По поводу одной очень обыкновенной истории - Страница 5

• Предыдущая
• 5 / 9
• Следующая

Тон этого наставления нам очень понравился. Если бы генеральный прокурор, призвавши г. Монталамбера и потрактовавши его таким образом, как маленького шалуна, ограничился своим отеческим внушением, мы бы решительно сказали, что он повел свое дело блистательно и безукоризненно…

Но мы не можем сказать этого о действиях почтенного чиновника после всего, что открывает процесс г. Монталамбера. Генеральный прокурор не умел воспользоваться своим положением и простер свое усердие слишком далеко. Придавши своим обвинениям характер излишне мрачный, он поставил себя в уровень с защитниками Монталамбера, тогда как они при начале дела имели гораздо менее шансов, не имея для себя твердой логической опоры. Мы не читали вполне статьи Монталамбера и потому не можем сказать, есть ли в ней места, по которым бы юридически можно было доказать его посягательства на авторитет нынешнего французского правительства. Но, говоря по совести, и сами гг. Беррье и Дюфор нимало не сомневаются, вероятно, в том, что невыгодный для Франции параллель ее управления с учреждениями Англии явился в статье Монталамбера вовсе не случайно и не неумышленно. А между тем им приходилось защищать именно последнее положение… И зато как жалки становятся защитники, как скоро речь коснется этого пункта. Нельзя без сострадания читать, например, у г. Беррье такие увертки: «Что касается до прямого и личного намерения нападать на теперешние учреждения Франции, то где вы нашли следы этого у г. Монталамбера? Прочтите его статью; вы увидите, что он выражает привет свой правительству за то, что оно с мужественным постоянством поддерживает союз с Англиею; он даже прославляет ту мудрость, с которою правительство наше умело отказаться от требований, оскорбительных для права убежища. Наконец, с каким уважением говорит он о генерале, который является в Англии столь достойным представителем Франции». На эти же самые места статьи указывает и Дюфор, чтобы оправдать автора… Но кто же не видит, как жалко-наивно подобное оправдание!..

Но г. генеральному прокурору как будто совестно было своего страшного превосходства, и он без всякой надобности наделал уступок мнениям противников. Он сам счел нужным пуститься в мелкий либерализм и высказал в своей речи, что, конечно, английские учреждения хороши, что свобода мысли и слова во Франции не стеснена, что рассуждать можно, что лесть гнусна, вредна и пр. Ну, на этом пути, разумеется, гг. Беррье и Дюфор ушли гораздо дальше его и потому сказали ему несколько резких и справедливых вещей, хотя все еще крайне недостаточных. Вот несколько мест, которые были приводимы в газетах из речи Беррье:

Мы часто не соглашались с Монталамбером, мы часто боролись с ним в двух противоположных лагерях, но мы с гордостью можем сказать, что во все времена, как и теперь, мы постоянно поддерживали наши основные принципы – порядка и свободы. Да, посреди общественных ужасов мы были с ним соединены этим отважным и энергическим стремлением; мы имели одну и ту же мысль: спасем общество, но спасем и свободу. С этим же самым девизом я выступаю для отвержения обвинения несправедливого, неосновательного, неблагоразумного, опрометчивого, даже, можно сказать, дерзкого.

Очевидно, что с самого начала г. Беррье ступает на тропинку, указанную самим же императорским прокурором: тот говорил о свободе, и г. Беррье смело провозглашает свободу и во имя ее хочет защищать обвиненного. Ясно, что в таком случае перевес легко может остаться на его стороне. И действительно, поверивши ли генеральному прокурору или уж сам нечаянно увлекшись, г. Беррье начинает говорить вещи, довольно смелые и колкие для французского правительства. Тут происходит сцена. Продолжая свою речь, г. Беррье говорит, между прочим:

Нам скажут, что хотя прямого нападения на правительство и не было, но нападение состоит уже в самом контрасте, который постоянно проводится между английской свободой и теперешним положением Франции. Что же, если человек, присутствовавший при прениях в английском парламенте, нашел контраст в фактах? Мы сейчас увидим, преступны ли выражения, которые он употребил; но, повторяю, – он только указывал факты.

На этом месте г. Беррье прерван был г. президентом Бертеленом, который заметил:

Суд пропустил в вашей речи несколько горячих выражений и живых намеков; но он должен вас остановить на опасном пути, в который вы вдаетесь. Вы защищаете (plaidez) то, что написал г. Монталамбер; защищая преступление, вы возобновляете его.

Г-Н БЕРРЬЕ. Намеков! Г-н президент, – верно, язык изменил мне, если в моих словах не вполне выразилась моя мысль.

Г-Н ПРЕЗИДЕНТ. Я не могу вам позволить сказать, что во Франции нет теперь свободы.

Г-Н БЕРРЬЕ. Если так, г. президент, – если нужно отвергать то, что яснее дня, если нужно лгать, лгать и лгать, то мне остается только замолчать и уйти. Я отказываюсь от защиты.

Г-Н ПРЕЗИДЕНТ. Нет, г. Беррье, вы не будете лгать. В 1811 году, когда вы вступили в судебное сословие, прославленное вами, вы дали присягу, возобновленную вами впоследствии, на сохранение должного уважения к законам. Вы всегда были верны этой присяге и останетесь ей верны и теперь.

Г-Н БЕРРЬЕ. Я нарушаю присягу! Но вы меня пугаете, г. президент. Вы переносите мои мысли к тому времени, когда считалась преступлением похвала доброму человеку, похвала добродетели, благородным стремлениям, хорошим законам. Нет, я не хочу вспоминать этого времени: legimus capitale fuisso. Нет, я не соглашусь, чтобы похвала свободному правительству могла быть оскорбительна только потому, что она составляет контраст с нынешними учреждениями Франции…